Одним ранним солнечным утром, в одной маленькой-маленькой квартирке, в большом-пребольшом чайном шкафу произошла занимательная беседа, которую случайно услышал один сонный-сонный человек.
– Сегодня он точно выберет меня, – Молочный улун дерзко обнял за талию глиняную гайвань, что стояла рядом с ним. – Вот увидите!
– Да щас! – крикнул Шу-пуэр, спрессованный в лепёшку весом 357 грамм. – Начинать утро с Молочного улуна — это всё равно что пить Балтику нулёвку!
– Ты давай не хами! – сказал Молочный улун. – Быдло юннаньское!
– Зачем вы так громко кричите? – подал голос красный чай Лапсан Сушонг. – Это невежливо! Кстати, у нас новенький, знакомьтесь, Зелёный с жасмином.
– А зачем ты встреваешь в разговор? – ответил Молочный улун. – Больше всех что ли надо?
– Здравствуйте, апчхи! – с третьей полки послышался голос Зелёного с жасмином. У него был сильный насморк, поэтому он говорил немного гнусаво. – Ничего не могу с собой поделать, в меня на фабрике насыпали слишком много лепестков жасмина, а у меня на него аллергия! Апчхи!
– Интересно, – спросил Молочный улун. – Ночью ты тоже будешь так громко чихать?
– Здарова, братан! – зашелестел рисовой рубашкой Шу-пуэр. – Ну и запашок от тебя! Будет наконец реальная конкуренция Молочному улуну — вон он, в стеклянной банке, скрученный в шарики, как козьи какашки.
С минуту все молчали.
– Какой сегодня день? Какой сегодня год? – спросил кто-то из-за картонных коробок, стоявших под нижней полкой. Там было темно и холодно. Все неудачные чаи отправлялись в ссылку под шкаф, и о них больше никогда никто не вспоминал.
Шу-пуэр вынул из кармана толстый перекидной календарь и вырвал из него страницу.
– Сегодня уже тридцатое февраля, братан! – Он провёл языком по верхнему краю бумаги, положил в середину небольшой листик саган-дайля, соединил ладони и скатал толстенный косяк. – Завтра весна, а весной сами знаете что — сбор свежего чая!
Он поднял голову и крикнул в сторону третьей полки – Какая ирония, да, зелёные? Кто-то с возрастом теряет ценность, а кто-то, наоборот, становится дороже. Ыыы!
– А я всё равно не завидую вам, ферментированным чаям, – вздохнул утончённый Лунцзын из провинции Сычуань. – Не представляю, что вы чувствуете, когда вас сгребают лопатами в огромные кучи, поливают водой, накрывают плёнкой и вот так оставляют на месяц или на два. Вас едят мыши, в вас живут бактерии. Вся зелень умирает.
– И манеры тоже, – добавил Молочный улун. – Умирают.
– Да пофиг! – заорал Шу-пуэр. – Вот скажите, кого из вас заваривают, чтобы вштырило? А? Кого заваривают в термосе, когда всю ночь за рулём? Кого заваривают, когда утром на работу после ночного рубилова в доту? Выкуси, труха зеленая!
Шу-пуэр так разошёлся, что на нём лопнула рисовая рубашка и коричневая пыль посыпалась в разные стороны.
– Зато тебя точно не возьмут с полки на романтическом свидании, дубина ты мочёная. – пробормотал Молочный улун. – И перед сном тебя заваривать нормальные люди не будут.
– Иди ты! – огрызнулся Шу-пуэр.
– Коллеги, ходят слухи, что наш молочный брат поддельный. – с четвёртой полки послышался голос белого чая Бай Мудань. Он смешно растягивал гласные, и был больше похож на европейца, а не на китайца из провинции Фудзянь.
Все замолчали и начали коситься на Молочный улун.
– Да-да, – продолжал Бай Мудань. – Я вчера смотрел на ютьюбе программу Григория Потёмкина, и он в ней говорил, что Молочный улун делают из прошлогоднего Те Гуаньиня и поливают химией, чтобы глупые европейцы наслаждались сливочным ароматом. В родном Китае такое не пьют. Это чай для дураков!
– Сам дурак! – перебил его Молочный улун.
– А ты Те Гуаньинь с подмоченной аромо-репутацией! – Бай Мудань поправил на носу воображаемые очки.
– Белый, хватит запылять мозги в интернете. – сказал Лапсан Сушонг. – В этой стране вообще нет культуры чаепития. Посмотри, что в местных магазинах продаётся. И ведь покупают! Это нам с вами повезло, жить в таком большом чайном шкафу, а других вон вообще настаивают полчаса на воде из-под крана.
Повисло тяжёлое молчание, сквозь которое было слышно, как на плите свистит чайник.
Сонный-сонный человек открыл дверцы чайного шкафа, встал на цыпочки, потянулся к самой верхней полке, пошарил по ней и достал небольшую стеклянную банку.
По утрам он был слишком ленив, чтобы заваривать чай, поэтому пил растворимый кофе.
– Сегодня он точно выберет меня, – Молочный улун дерзко обнял за талию глиняную гайвань, что стояла рядом с ним. – Вот увидите!
– Да щас! – крикнул Шу-пуэр, спрессованный в лепёшку весом 357 грамм. – Начинать утро с Молочного улуна — это всё равно что пить Балтику нулёвку!
– Ты давай не хами! – сказал Молочный улун. – Быдло юннаньское!
– Зачем вы так громко кричите? – подал голос красный чай Лапсан Сушонг. – Это невежливо! Кстати, у нас новенький, знакомьтесь, Зелёный с жасмином.
– А зачем ты встреваешь в разговор? – ответил Молочный улун. – Больше всех что ли надо?
– Здравствуйте, апчхи! – с третьей полки послышался голос Зелёного с жасмином. У него был сильный насморк, поэтому он говорил немного гнусаво. – Ничего не могу с собой поделать, в меня на фабрике насыпали слишком много лепестков жасмина, а у меня на него аллергия! Апчхи!
– Интересно, – спросил Молочный улун. – Ночью ты тоже будешь так громко чихать?
– Здарова, братан! – зашелестел рисовой рубашкой Шу-пуэр. – Ну и запашок от тебя! Будет наконец реальная конкуренция Молочному улуну — вон он, в стеклянной банке, скрученный в шарики, как козьи какашки.
С минуту все молчали.
– Какой сегодня день? Какой сегодня год? – спросил кто-то из-за картонных коробок, стоявших под нижней полкой. Там было темно и холодно. Все неудачные чаи отправлялись в ссылку под шкаф, и о них больше никогда никто не вспоминал.
Шу-пуэр вынул из кармана толстый перекидной календарь и вырвал из него страницу.
– Сегодня уже тридцатое февраля, братан! – Он провёл языком по верхнему краю бумаги, положил в середину небольшой листик саган-дайля, соединил ладони и скатал толстенный косяк. – Завтра весна, а весной сами знаете что — сбор свежего чая!
Он поднял голову и крикнул в сторону третьей полки – Какая ирония, да, зелёные? Кто-то с возрастом теряет ценность, а кто-то, наоборот, становится дороже. Ыыы!
– А я всё равно не завидую вам, ферментированным чаям, – вздохнул утончённый Лунцзын из провинции Сычуань. – Не представляю, что вы чувствуете, когда вас сгребают лопатами в огромные кучи, поливают водой, накрывают плёнкой и вот так оставляют на месяц или на два. Вас едят мыши, в вас живут бактерии. Вся зелень умирает.
– И манеры тоже, – добавил Молочный улун. – Умирают.
– Да пофиг! – заорал Шу-пуэр. – Вот скажите, кого из вас заваривают, чтобы вштырило? А? Кого заваривают в термосе, когда всю ночь за рулём? Кого заваривают, когда утром на работу после ночного рубилова в доту? Выкуси, труха зеленая!
Шу-пуэр так разошёлся, что на нём лопнула рисовая рубашка и коричневая пыль посыпалась в разные стороны.
– Зато тебя точно не возьмут с полки на романтическом свидании, дубина ты мочёная. – пробормотал Молочный улун. – И перед сном тебя заваривать нормальные люди не будут.
– Иди ты! – огрызнулся Шу-пуэр.
– Коллеги, ходят слухи, что наш молочный брат поддельный. – с четвёртой полки послышался голос белого чая Бай Мудань. Он смешно растягивал гласные, и был больше похож на европейца, а не на китайца из провинции Фудзянь.
Все замолчали и начали коситься на Молочный улун.
– Да-да, – продолжал Бай Мудань. – Я вчера смотрел на ютьюбе программу Григория Потёмкина, и он в ней говорил, что Молочный улун делают из прошлогоднего Те Гуаньиня и поливают химией, чтобы глупые европейцы наслаждались сливочным ароматом. В родном Китае такое не пьют. Это чай для дураков!
– Сам дурак! – перебил его Молочный улун.
– А ты Те Гуаньинь с подмоченной аромо-репутацией! – Бай Мудань поправил на носу воображаемые очки.
– Белый, хватит запылять мозги в интернете. – сказал Лапсан Сушонг. – В этой стране вообще нет культуры чаепития. Посмотри, что в местных магазинах продаётся. И ведь покупают! Это нам с вами повезло, жить в таком большом чайном шкафу, а других вон вообще настаивают полчаса на воде из-под крана.
Повисло тяжёлое молчание, сквозь которое было слышно, как на плите свистит чайник.
Сонный-сонный человек открыл дверцы чайного шкафа, встал на цыпочки, потянулся к самой верхней полке, пошарил по ней и достал небольшую стеклянную банку.
По утрам он был слишком ленив, чтобы заваривать чай, поэтому пил растворимый кофе.
Павел Костюрин